Поцелуй Первым - Манилова Ольга

Глава 14 АЛИСА

Пытаюсь пройти, но он мягко прислоняет меня к рукомойнику. И жестко хватает за затылок. Голову держу поверху, чтобы ему мой гнев был лучше виден.

Не понравилось мое предложение, значит.

На то и рассчитывала.

Он приоткрывает рот, рассматривая мое лицо. Тащит воздух ноздрями. Его ладонь на затылке мои волосы гладит, небрежно сминая.

— Если я стану на колени, то ты следом. Чтобы грудь свою показать. Помнишь?

Голос звенит от ярости. У него на на правой стороне дергается желвак.

Одно радует, измывания не проходят для него так гладко, как хотелось. Пустоголовая Алиса Чернышевская не шибко быстро падает под ноги.

— Вася, я никогда не отступлюсь от детдома и Устава. Отвлекай или ломай меня. Никогда.

— Я не хочу слышать про этот ебаный Устав, — теряет он контроль, и опять коверкает звуки, когда не может полностью слова выговорить, — говори уже, ты станешь на колени следом или как всегда балаболишь?

— Я! Никогда не балаболю!

Вырываюсь и толкаю его в грудь. Он подается и шаг назад делает.

И опускается передо мной на колени.

На плиточный пол туалета Дома Культуры.

Грязный, исщербленный пол.

Это было по-настоящему дрянной идеей. Никакого победного высокомерия по поводу его коленопреклонения не будет.

Он — гигантский мужик, который и на коленях смотрится внушительнее меня. А теперь мне еще следом опускаться. И опять…

Я думала, он никогда не согласится! Ни за что!

В его взгляде ясно читается: Кулак все с самого начала понял. Расставляет ноги пошире, и у меня во рту пересыхает. А затем стягивает с себя футболку.

— Иди сюда, — зовет грудным голосом. Низким, звучным. Гравием по моей коже перекатывающимся.

У него широкая грудина, кое-где всполохами черных волос покрытая. Размах пугает меня и… глаз оторвать не могу.

— Алиса, — заводится он от нетерпения.

Перебираю ногами кое-как. Честно говоря, боюсь упасть. Меня вообще такой страх берет, давно такого не переживала. Кулак как-то странно глядит в меня, и я понимаю, что сжимаю вспотевшую ладонь прямо у сердца.

Опускаюсь на колени, как в дикие воды погружаюсь.

Задушенное взвизгивание не удерживаю, когда он меня к себе одним махом притягивает. Мне уже все равно становится на то, что я в очередной раз проиграла или что… Лишь бы что-то от меня осталось после этого.

— Алиса, — вполголоса говорит Кулаков, — че дрожишь? Отвечай мне.

— Н-ничего.

Он губами припадает к моей шее. Оголтело засасывает кожу и лижет, и так по кругу. Меня размаривает каждое движение, каждый шорох — будто тело отдыхает впервые после беспрестанного тысячелетнего труда.

Это будет… гигантский засос. Почему мне плевать? Меня должно это волновать… По какой-то причине должно, но сейчас не вспомню.

Он сжимает меня вдруг крепко, до хруста ребер крепко, а потом отпускает.

— Иди, если хочешь.

На меня не смотрит. Только челюсть напряженную различаю перед собой.

— В смысле!

— Ты оглохла? — огрызается он. — Иди, если хочешь. Ты думала, я на колени не стану? Плохо думала!

Нельзя ли обойтись без оскорблений в ее адрес хоть один раз?

— То есть… это и есть издевательство? А неплохо придумано, — размазываюсь я так, что за плечи его хватаю.

Ведь сработало же! Я уже… я уже размякла, как и в прошлый раз.

Теперь Кулаков хочет, чтобы я наглядно уяснила, как ему не нужна доступная наивная девка. Завел и выбросил.

— Какое нахрен издевательство, — кричит он мне прямо в лицо, — какое, блядь?! Что ты заладила? Тебя на коленях нужно умолять тронуть тебя.

— Умолять? Т-ты только требуешь. Даешь мне надежду, что открыт к поправкам. Но ты… ты хочешь унижать меня. Личностно. Чтобы я повелась…

— В чем унижение? — хрипит Кулак. — Даешь мне доступ до тела? Я сказал, пошла. Иди!

— Сам иди! Ты сказал, как тогда. В прошлый раз. Уже не хочешь? Наигрался? Какой же ты…

Мои запястья сковываются его ладонями. Он дышит прямо в мои подрагивающие губы.

— А вот теперь стаскивай тряпку, — рявкает так, что мы зубами чуть не сталкиваемся.

— С-сам снимай.

Но пытаюсь шлейки опустить.

Кулак же дергает лиф вниз, высвобождая грудь одним махом. Ошеломленно захожусь выдохом: свежий воздух приятно холодит кожу, вырвавшуюся из тесноты.

Поцелуем он все мысли раздавливает. Не помню, о чем спорили, пытаюсь зацепиться за то, что происходит дальше.

Как мои соски царапают его грудину, и он вдавливает меня в себя с сокрушительной силой.

Как стоны фейерверками лопаются, когда безжалостность рта обрушивается на мякоть моей груди и даже живот.

Как мотаю головой, а он выцеловывает мои губы до укусов, до слабой ранки, которую зализывает.

Путаюсь пальцами в ширинке. Он помогает мне и сжимает член устрашающе крепко перед тем, как позволить мне прикоснуться.

Ничего толком рассмотреть не успеваю: он сосет остатки живой кожи у меня на шее, пока я, задыхаясь, дерганно ласкаю бархатную поверхность члена. Нащупываю венку, оглашаю постыдным мычанием, и Кулаков кончает мне на руку, заляпывая и платье.

Потом он натягивает лиф этого платья обратно. С какой-то растянутой во времени осторожностью. Шлейки я поправляю беспрестанно, и не решаюсь взгляд отвести от одной точки на его торсе.

Затем он футболку надевает, и теперь я втыкаю уже в темную ткань. Вася спонтанно зализывает саднящее местечко у меня под ухом. Там, где шея начинается. Там, где удары сердца можно подсчитать.

Я отмираю, когда он на ноги меня поднимает. Бросаюсь к сумке, типа телефон проверить. Оттираю сперму с ладони. Хочу помыть руку, но не могу. Физически не могу.

Снова. Я снова повелась. От шока даже горечь безвкусна.

Он все еще стоит на том же месте, когда невольно глаза поднимаю на зеркало.

— Так что «тебе в жизни никто»? — Говорит так сипло, что не все слова различаемые. — Ты не договорила.

Я закрываю глаза, чтобы тотчас же их открыть.

— Хочешь знать правду?

Он сжимает ладони в кулаки, но останавливается, один раз только рыпнувшись. Глаза его в зеркале агонизирующие.

— Говори давай.

И я прыгаю с трамплина. Прямо в открытое море.

Впервые в жизни, мне плевать на страховку.

— Никто и никогда не делал мне так хорошо, как ты тогда в машине. Даже я сама. Надеюсь, ты хоть теперь-то счастлив, хоть в чем-то, хоть немного счастливее, ценой моего унижения. Счастливой победы!

Ухожу, дергая ремешок сумки неотесанно и выбрасывая салфетку случайно мимо мусорника.

И не возвращаюсь в «конференц-зал», а иду в город, в надежде отсидеться у Миры Никоновны.

Глава 15 АЛИСА

У входа в «Все по 15» маячит полиция, поэтому чуть ли не на бег срываюсь.

Внутри важно расхаживают двое полицейских и сам начальник. Мира Никоновна и какой-то замызганный подросток сидят в уголке с другой стороны. Где-то я его видела…

Оказывается, несчастного на вид ребенка поймали на краже. Он смотрит злым щенком на всех взрослых, включая меня.

Начальник полиции всегда казался мне мудаком, но приятно получить подтверждение. Петренко уже подростка на семь лет посадить собирается.

— Где твои родители? Еще раз, имя, фамилия. Документы-с?

Тотальная молчанка от мальчугана не удивляет.

Кажется, он даже зубы сцепил за плотно сжатыми обветренными губами.

— Такими делами разве не ювенальная полиция занимается? — стараюсь говорить одновременно властно, но спокойно.

Петренко окидывает меня взглядом утомленного снисхождения.

— А вы… видите здесь «ювенальную полицию»?

Он комично оглядывается и разворачивается в разные стороны.

— Нет? — намеренно удивленно спрашивает он. — Тогда мы продолжим выполнять свою работу. Вы, гражданочка, идите, косметика в конце улицы продается.

Один из полицейских снова допрашивает мальчугана. Петренко предупреждающе позвякивает связкой ключей, будто он забыл, что не на экране американского триллера находится, а в магазине «Все по 15», в Васильках.